Читать онлайн книгу "Яйца Пегаса, а также пародии и садистские стихи"
Яйца Пегаса, а также пародии и садистские стихи
Евгений Петропавловский
Сборник адресован узкому кругу читателей, дабы те поржали и обрыдались над собой и другими, а заодно покончили с незавершёнными гештальтами, и всякое такое.
Содержит нецензурную брань.
Евгений Петропавловский
Яйца Пегаса, а также пародии и садистские стихи
Часть первая. ЯЙЦА ПЕГАСА
Метафизика турбулентного потока
Если жизнь твоя хренова –
это, в сущности, не ново.
Но нисколько не новей,
что бывает хреновей!
Сетевые реминисценции
Любви, надежды, тихой славы
недолго нежил нас обман –
теперь мы все сидим у «клавы»,
гипнотизируя экран,
и каждый ждёт: взойдёт она,
звезда пленительного счастья!
И – попадая в эту масть – я
не жду, пожалуй, ни хрена.
Что я могу ещё сказать?
Я к вам пишу, чего же боле?
Спасибо, я пока на воле…
На остальное – наплевать!
Старшина Луны
Старшина Карачкин в космос полетел:
оклемался в невесомости – и двинул на Луну,
потому как подполковник, что пришёл в особотдел,
своим моральным кодексом замучил старшину.
Чтобы не зависеть от внезапных бед,
он взял канистру спирта да колбаски полкило,
да хранившийся в каптёрке полковой велосипед
(так просто, ради хохмы, подполковнику назло);
прибыв на стоянку лётную свою,
в секретный аппарат с тяжёлым сердцем погрузясь,
взлетел, оставив Родину, начальство и семью:
врубил форсаж и тронулся, у бога не спросясь.
И почти тверёзый, сидя на Луне,
иностранцам в телескопы строит страшное лицо.
А в Европе и в Америке сенсация: «К войне
Россия изготовилась – берёт весь мир в кольцо…»
В панике российский генералитет –
экспедицию готовят, чтоб нахала возвратить.
И что с ним дальше делать? Дать по харе тет-а-тет?
Иль орденом – чтоб не было скандала – наградить?
Ах ты, мама-Русь, бездомная тоска!
Лежит он прямо в кратере с канистрой на груди;
стучат его мгновения, как пули у виска…
Что кинул он в краю родном? И что там, впереди?
Ах ты, мама-Русь, зелёная печаль!
Не умеешь ты беречь своих отважных сыновей!
На белой скатерти Луны, затмив собою даль,
лежит он в званье старшины, и нет его главней;
сам себе Колумб, Ермак и Магеллан,
взирает он на Землю – муравьиную семью,
сапогами окунаясь в безвоздушный океан,
руками обнимая Веселенную свою…
Под хрупкой скорлупой экзистенции
Преисполненный многих нужд,
я идейного духа чужд.
Как закончится нужд страда –
я одухотворюсь тогда:
исторгая поток идей,
привлекательных для людей,
расцвету, как махровый куст…
А пока, извините, пуст.
Всё в сознании, бля, моём
Обусловлено бытиём.
Петрович. Тёмная сторона
1
Виртуальные частицы
сквозь Петровича проходят,
и Петровичу не спится:
он на кухне колобродит,
матерится, недовольный
тёплой водкою из кружки,
ест огурчик малосольный
и идёт к своей подружке
бабе Рае, зло храпящей
под заштопанной периной…
Страшен, будто в дикой чаще,
ейный посвист соловьиный!
Он ложится тихо рядом.
Мысли муторны и странны…
Под его тяжёлым взглядом
подыхают тараканы;
муха бьётся о гардину
хоботатой головой – и,
покидая паутину,
заползают за обои
пауки, которым жутко…
А Петровичу мешает –
рядом – эта проститутка,
что с Морфеем согрешает.
Может, ей набить сусала
иль поджечь, плеснув бензину,
чтобы мыслить не мешала
и ценила как мужчину?
Нет, нельзя: глядишь, посадят.
И уж точно на работе
по головке не погладят –
скажут: «Вновь, Петрович, пьёте!»
И зачем такое надо,
чтобы все его журили
и тринадцатой зарплаты
на собрании лишили?
С мудрой думою таковской
вновь на кухню он шагает,
тёплой водочки «Московской»
двести граммов выпивает,
сквозь окно глазами зверя
в космос тычется уныло,
расстоянье в литрах меря
до ближайшего светила:
если бог там обитает,
чтоб Петровичу молиться,
то на кой он испускает
виртуальные частицы?
И Петровичу обидно.
За топорик он берётся:
хрясть! – и звёзд уже не видно,
лишь окно со звоном бьётся.
Рассыпаются осколки
в стайки чёртиков зелёных.
«Ах вы, падлы! Ах вы, волки!» –
Он орёт. Гоняет он их
по линолеуму в брызгах
перетопленного сала,
топором кромсает вдрызг их
пятачкастые хлебала.
Внеземные супостаты
скачут, всхрюкивая: дескать,
мы тебе, козёл поддатый,
можем хавало натрескать!
Черти прыгают в прихожей,
в спальне бесятся охально.
Здесь им нравится, похоже.
А Петровичу печально.
Виртуальные частицы
застят ум ему и зренье.
Как от них освободиться?
Где найти успокоенье?
Как побитая собака,
в спальню он бредёт, вздыхая,
где в оскале вурдалака
распросталась баба Рая.
А на лоб её, блестящий
от ночного злого пота,
чёрт, патлатый и смердящий,
с грязной мордой идиота,
затащил свою подругу
(в ней – ни робости, ни грусти)
и кричит: «Давай по кругу
мы ея, Петрович, пустим!»
Весь – паскудство, срам и злоба,
он орёт: «Довольно злиться!
Доведут тебя до гроба
виртуальные частицы!»
«Брешешь, пёс! – Петрович, красный
от желанья вражьей смерти,
стонет. – Весь ваш труд – напрасный:
будет здесь каюк вам, черти!
Положу за время ночи
асмодея к асмодею!
Я ж – потомственный рабочий,
даже грамоты имею!»
И, воздев топор разящий
(бесы мигом – врассыпную),
бабы Раин глупый ящик –
буйну голову хмельную –
пополам Петрович рубит,
огурцом срыгнув устало…
Он, по сути, бабку любит;
просто меткости в нём мало…
2
Чу! Звонок! В фураге новой
И в плаще с плеча чужого
пялит зенки участковый
в объектив глазка дверного.
Это ходит он с дозором,
недобритый и нетрезвый.
Чтоб Петрович не был вором
беспокоится болезный…
Он проходит тихо в двери,
портя воздух с каждым вздохом;
знает он, что люди-звери
всюду ждут его с подвохом:
каждый хочет расквитаться
за служебные ошибки –
на нунчаках с ним подраться,
надавать по морде шибко
иль как минимум заехать
по спине ему лопатой,
чтоб он стал предметом смеха
и ходил везде горбатый.
Но Петрович приглашает,
как всегда, его к буфету –
полстакана наливает
и бурчит: «Закуски нету»…
После, к выходу шагая,
участковый без охоты
замечает: «Баба Рая
распростала мозг свой что-то…
Ладно. Ваш бедлам семейный
мне пока без интереса:
коли нет заявы ейной,
то живи пока без стресса.
Лишь бы шум не подымали,
не стреляли тараканов –
мне во вверенном квартале
не потребно фулиганов!»
И уходит в ночь, смешную,
словно личико у смерти;
одесную и ошую
скачут черти,
черти,
черти…
3
А Петрович слышит – в горле
ком урчащий шевелится:
«По всему, нутро распёрли
виртуальные частицы», –
так он думает. Короче
этих мыслей не бывает;
промеж них, заплющив очи,
он на лоджию шагает.
И, склонясь через перила,
мечет он на ветер склизкий
всё, что съедено им было:
огурцы… кусок редиски…
А рогатые повсюду,
кувыркаясь, крутят дули.
«Мы с тобой, – визжат, – покуда
ты живой ещё, дедуля!»
Теребя его штанину,
супостат один вещает:
«Ты нюхни, браток, бензину:
сблюнешь душу – полегчает!»
И Петрович видит: точно –
от поганцев не отбиться.
И «Московской», как нарочно,
не осталось, чтоб забыться.
И топор пропал куда-то.
А кругом – рога и рыла…
И Петрович, виновато
плача, лезет за перила –
и летит в незрячий космос,
улыбаясь криволико.
И его прощальный голос
возвышается до крика:
«Люди-люди, не бродите
в дебрях, гиблых и пропащих!
Люди-люди, не будите
вы зверей, друг в друге спящих!»
На пути его падучем –
хмель сочащие светила.
Мимо – бог плывёт на туче,
щеря лик зеленорыло…
И ему в тумане светит
дно родимого квартала,
где кричат чужие дети:
«С неба звёздочка упала!»
Антропосфера
Мчатся, летят, переносятся с места на место
люди со скоростью взгляда и лёгкостью жеста,
толком не зная куда, только зная откуда,
соударяясь и вновь разлетаясь повсюду,
где вероятность анализу не поддаётся.
Хитрый Эйнштейн эфемерно над ними смеётся,
призрачноглазо вползая в любую квартиру;
мир его праху; а может быть, прах его миру.
Броун всевышний нахмурился у окуляра:
люди-частички стыдливо сбиваются в пары…
Часто, пройдя по касательной, вдруг, словно спички,
воспламеняются и погибают частички.
Мчится прогресс, ускоряясь, и красные кони
взмылены, загнаны, им не уйти от погони:
на острие возрастающе-краткого мига
их поглотит необъятная Красная книга.
Масса частичек растёт – и растёт ускоренье:
встречи, разлуки и новые соударенья…
В тряских автобусах и дребезжащих трамваях
кружит, маячит над ними мыслишка такая:
как бы он ни был осмыслен порой и чудесен,
всё-таки мир этот на удивление тесен,
не потому ли, что мир этот – только частица
несовпадений, которым дано приключиться,
и совпадений, которые неотвратимы?
Ухо Ван Гога, приватно летящее мимо,
не разделяет её и, скрывая досаду,
жаждет хозяина; и, выходя на глиссаду,
мчится, как демон, за тенью какого-то лоха –
и прилепляется к заднице Захер-Мазоха…
Горнему Дарвину это и вовсе до фени:
в пику зоилам, без тени божественной лени,
антропоморфным частичкам швыряя бананы,
ласково шепчет он: «Глупые вы обезьяны…»
Момент инверсии
Ложились снежинки на лица и плечи;
густея, нам сказки нашёптывал вечер;
а мы в этот вечер с тобой не прощались:
мы шли, обнимаясь, мы звонко смеялись!
Снежинки кружились,
кружились,
кружились,
волшебно деревья вокруг серебрились.
…Наутро проснулся, очухался – глядь:
куда подевалась вчерашняя блядь?
Эпигонические пофигоналии
1
О доблестях, о подвигах, о славе
мечтает ли алкаш, храпя в канаве?
2
Умом Россию не понять,
аршином общим не измерить:
здесь всё сумеют своровать
и дело всякое похерить!
3
Да будь я и негром преклонных годов,
и то – без унынья и лени –
я женщин любить буду вечно готов
совсем не как Крупскую Ленин!
4
Прибежали в избу дети,
впопыхах зовут отца:
«Мать утопла в туалете,
ламца-дрица-ацаца!»
5
Во глубине сибирских руд
шахтёры снова водку жрут…
6
Мороз и солнце, день чудесный.
Ещё ты дремлешь, друг прелестный…
Пора, красавица, вставать
и за бутылкою бежать!
7
Мы живём, под собою не чуя страны,
если пуст кошелёк и дырявы штаны.
8
Мы все учились понемногу
чему-нибудь и как-нибудь…
Коль мало платят педагогу –
о просвещении забудь!
9
На холмах Грузии лежит ночная мгла:
то тварь какая-то подстанцию сожгла.
10
Молчи, скрывайся и таи
все шашни от жены свои!
11
Есть женщины в русских селеньях,
и с ними готов каждый день я –
хоть сколько, хоть где, хоть когда…
Такая вот, блин, ерунда!
12
Я встретил Вас, и всё былое
накрылось в памяти п…дою!
Подумать, эких страхуил
я в годы юные любил!
13
Ночь, улица, фонарь, аптека,
и лужа из-под человека…
Откушал горсть таблеток он –
и смотрит дивный-дивный сон…
14
Я достаю из широких штанин,
а после – прячу обратно…
Эй, не смотри сюда, гражданин!
Это только гражданкам приятно!
15
Как хороши, как свежи были розы!
Оригинальны в розах были позы!
Но камасутра в розах непроста –
исколоты все нежные места…
17
Мне нравится, что вы больны не мной –
пусть глушит «трихопол» теперь другой!
18
Мы выбираем, нас выбирают –
Только оргазм не все получают.
Мучается без оргазма
мыслящая протоплазма…
19
«Были когда-то и мы русаками!» –
Стон из киббуцев летит над полями…
Черновик
В дыму страстей и в сумрачном быту
собой мы заполняем суету,
возникшую лишь для того, похоже,
чтоб, поглядев на наши злые рожи
и перечтя минувшие века –
подобно строкам из черновика, –
какой-нибудь верховный (скажем, бог)
посовершенней мир придумать смог.
Бригадир
1
В сельском клубе живёт привидение
бригадира, травлёного дустом.
«Сыпь, – горланит оно, – удобрения
под посевы морквы и капусты!»
«Трудоднёв, – говорит, – не поставлю я,
если норму не выполнишь, контра!»
И вахтёрша визжит припоздалая,
и грохочут оброненно вёдра.
Но не дремлет в посёлке милиция:
участковый гоняется прытко
по стреляющим в ночь половицам
за ругающимся пережитком.
И летучи мгновенья кромешные,
и во мрак раздвигаются стены.
И выходят из бездны зловещие,
позабытые давние тени:
стукачи, звеньевые, учётчики,
активисты партийной ячейки,
воровавшие силос работники
и колхозный алкаш Коробейкин…
Обступив пожилого блюстителя,
издавая враждебные звуки,
к портупее, фуражке и кителю
они тянут корявые руки
и хохочут, хватая за волосы:
«Сколько крови в одном человеке!»
Бригадир им начальственным голосом
говорит: «Поднимите мне веки»…
2
Поутру сельский клуб открывается;
и ворчит гардеробщица Машка:
«Что за кости повсюду валяются,
да меж них – козырёк от фуражки?»
…А заря полыхает над миром;
и в проёме оконного кадра
растворяется тень бригадира,
улетевшего в светлое завтра.
Звездопадалица
Человекозявки собирают звездопадалицу.
– Хорошо, что вёдро! – кричат завзято. – В ненастье столько не собрать!
– Таперича заживём! – кричат трубногорло. – Спроворим звездобраги!
Радуются человекозявки, снуют, шебуршат,
наполняя вёдра звездопадалицей,
разбухая предвкушением,
приближаясь к горизонту событий…
Одностишья
1. Разножопица
Непросто быть скромнягой без трусов!
Любовь – бесплатно? Нет, ну это сказки.
О, брак в любви встречается нередко!
Есть время – чем не повод для измены?
Взрыв страсти – это может быть смертельно!
Окрылена любовью, залетела…
Я в «обезьянник» больше ни ногой!
Любовь нечаянно всегда! По плану – только мезальянс.
Порочным быть грешно… А что терять-то?!
Мы с ней дружили в школе. Много раз.
Секс-бомбы тоже ржавыми бывают.
На одностишьях не разбогатеешь!
2. О секс-бомбах
Секс-бомбу разминировать приятно!
А я б хотел податься в секс-сапёры!
А секс-сапёру можно ль ошибаться?
Я рад бы ошибаться много раз!
Япона жизнь: дорога, тоска, гейши (заметки странствующего монаха)
1
Сладок сон поутру –
Снова гейши мне снились…
Но пора собираться в дорогу.
2
Рис в котомке моей
И заветная фляжка сакэ.
Я шагаю, мечтая о гейшах.
3
Жизнь монаха трудна:
В зной и в холод бредёшь босиком,
И без гейш нелегко обходиться.
4
Так прекрасна весна на Хонсю!
Я любуюсь цветением сакур
И мечтаю о гейшах…
5
Одавара – город красивый.
Здесь купил я печёных бататов.
Где тут гейши живут?
6
Собирал подаянье сегодня –
В кружке много монет,
Но на гейшу, пожалуй, не хватит.
7
Нынче пасмурный день.
Я молился. О гейшах мечтал.
Мастурбировал левой рукой…
8
Снова утро, пичуги поют.
Путь неблизкий опять предстоит.
Гейш я здесь, в Одаваре, не встретил…
9
Я по тропке иду.
Всюду бабочки, пчёлы, стрекозы…
Интересно, у пчёл есть ли гейши?
10
Фудзияма видна вдалеке.
У подножья устрою привал
Буду думать о гейшах.
11
Рис сварил и поел…
Вновь тоскливая ночь –
Пусть приснятся мне гейши…
12
Я лежу на подстилке. Не спится.
Помолившись, о гейшах мечтаю.
Мастурбирую правой рукой…
13
Путь мой нынче – на запад…
Мне крестьянка дала молока.
Так похожа на гейшу она!
14
Где-то дятел стучит.
Мог бы дятла поймать я в силки…
Жаль, что дятел – не гейша.
15
Тихо бабочка, сев на цветок,
Позволяет собой любоваться…
Но ведь бабочка – тоже не гейша.
16
Я расчёсывал бороду гребнем –
Вся седая она, словно снег.
Вряд ли гейшам я нужен такой…
17
Самурай мимо ехал богатый –
Дав монет, наказал помолиться
Лучше б гейш мне привёл, идиот…
18
На окраинах Окадзаки
Воют стаи бродячих собак,
Словно старые гейши…
19
Снял ночлег у старухи слепой
Свиристит под циновкой сверчок.
А я гейшу хочу, как дурак…
20
Невтерпёж. Я, нунчаки схватив,
Выхожу, чтобы женщин искать –
Мне за гейшу любая сойдёт!
На пути к нирване
Гегемон нетрезво свищет-
в грязной луже, в неглиже…
К счастью, счастья он не ищет –
он нашёл его уже!
Стихи об Атасной Даме
Никто не вечен под дождём,
тем паче тот, кто Вами прожит,
воспоминание о ком
Вас ни на децил не тревожит.
Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67196579) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке
Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения